Уважаемый Владимир Владимирович! В предыдущем письме Вам: «Диалектическая трансформация ума в разум – истинный путь к духовному совершенству человека и человечества!»,- я порекомендовал для современной России систему воспитания детей По-Макаренко – всемирно известного советского педагога и воспитателя. Антон Семёнович Макаренко абсолютно верно считал, что для воспитания человека возраст ДО ПЯТИ ЛЕТ имеет первостепенное значение, так как, действительно, именно до пяти лет у детей начинают уже интенсивно происходить процессы социальной адаптации — «дети как губка» поглощают морально нравственные устои семьи и общества. Вопрос о целенаправленном формировании высших общечеловеческих ценностей у детей в политике цивилизованных обществ должен постоянно занимать первостепенное значение, а в нашей стране, по моим наблюдениям, он в позднем СССР и в постсоветской России стал формальным, предан забвению, пущен на самотёк. До середины 70-ых годов коммунистическая мораль, продекларированная в 1961 году в «Моральном кодексе строителя коммунизма» воспринималась большинством советского народа вполне адекватно, и в стране ощущался высокий уровень трудового энтузиазма. Во второй половине правления Брежнева заметно стал доминировать формализм сначала в деятельности ЦК КПСС, затем во всей КПСС и во всём обществе. Личные интересы для большинства граждан Советского Союза стали постепенно доминировать над интересами государства. В медицинской практике появились пациенты с небывалыми до этого явлениями анозогнозии – состояние, при котором пациент не доверяет информации врача о наличии у него болезни, то есть не осознаёт свою болезнь и считает себя вполне здоровым человеком. Такое не осознание серьёзной своей болезни я посчитал, присутствует у Брежнева, поэтому в 1979 году я написал Леониду Ильичу короткое письмо от имени врача — с рекомендацией добровольно уйти в отставку и серьёзно заняться своим здоровьем. Известно, что Леонид Ильич выходил с предложением о добровольной отставке, но ЦК КПСС был категорически против этой отставки и уговорили его продолжить работу, преследуя, вероятнее всего, свои личные выгоды, а не интересы Отечества, которое ко дню смерти Брежнева было уже доведено до катастрофического состояния. Юрий Владимирович Андропов, трезво представляющий «где мы находимся», к сожалению, пробыл главой Советского Союза всего один год и три месяца, и покинул мир земной, не добившись ощутимых перемен в стране. Время правления тяжелобольного Черненко Константина Устиновича было совсем коротким и все предпринятые проекты, в том числе — по реформированию школы, оказались неудачными. После смерти Черненко к власти пришёл Михаил Сергеевич Горбачёв, вскоре объявивший Перестройку с целью кардинальных перемен в общественной жизни Советского Союза. Лично я еще до перестройки Горбачёва начал — по примеру академика Сахарова борьбу за социализм с человеческим лицом в своём родном медицинском институте, в котором на приёмных экзаменах в 1984 году неожиданно произошёл случай взяточничества, и педагог-взяточник был осужден на четыре года тюремного заключения. Осужденный взяточник был сыном приятеля ректора нашего института, поэтому партком института в угоду ректору отказывался от рассмотрения этого случая взяточничества на общем партийном собрании института. С инициативой проведения партийного собрания именно с повесткой дня о случае взяточничества настаивал я, убеждая партком и ректора, что нельзя оставлять без коллективного обсуждения и жесткого осуждения этого позорящего весь коллектив института случая взяточничества, совершённого одним из педагогов института.
Необходимо подчеркнуть, что эта моя бескомпромиссная борьба за социализм с человеческим лицом По-Сахарову растянулась на пять лет с двумя периодами в развитии отношений ко мне со стороны парткома и ректора института. Эти периоды образно можно назвать «периодом пряников» и «периодом кнута». Первый период характеризовался весьма добрым отношением ко мне с искренними уговорами прекратить, наконец, бессмысленное «донкихотство» и собственноручно разрушать свою замечательно складывающуюся судьбу педагога и учёного. Ректор искренне предлагал мне срочно уйти в творческий отпуск для написания докторской диссертации, говорил приятные слова, что желает видеть меня профессором, даже своим преемником. Мы с ректором были в очень добрых отношениях, среди сотрудников института даже ходили слухи, что нас объединяют родственные связи. Поводы для этого были весомые: ректор был моим безупречным наставником уже с самого начала моей учебы в институте, объединяли нас и регулярные совместные коллективные походы на рыбалку и охоту, моя фотография в начале 80-х годов появилась на Доске почёта института. Период уговоров прервался через два года и начался период жёстких воздействий на моё сознание с требованием проявить конформность и подчиниться большинству, а мне хотелось сохранить свою самодостаточность. Было организовано специальное заседание парткома с попыткой добиться от меня конформность. Ректор честно изложил о моём отказе от его доброго предложения уйти в творческий отпуск для написания докторской диссертации, и это вызвало сильное возмущение у всех членов парткома моим упорством, что даже возникло предложение исключить меня из партии, а проголосовали за объявление мне партийного выговора. Затем состоялось и заседание профкома с объявлением мне выговора. Вся эта возня моих коллег с попыткой склонить меня на компромисс с бюрократической системой породила во мне решение написать письма Горбачёву, в редакцию газеты «Правда», в правоохранительные органы — с изложением происходивших событий после случая взяточничества на приёмных экзаменах Казанского медицинского института. Письменный ответ на моё письмо я получил лишь от редакции газеты «Правда», с извещением, что по письму, отправленному мной Горбачёву, занимается высший контрольный партийный орган — Комитет партийного контроля (КПК), поэтому вмешательство редакции признаётся нецелесообразным. Оригинальность формального решения КПК по письму Горбачёву выяснилось, когда это моё письмо оказалось у администрации института. На расширенном общеинститутском собрании зачитывал моё письмо Горбачёву декан лечебного факультета, 45-ти летний профессор, который вскоре скоропостижно скончался. Декан был порядочным педагогом и поддерживал моё начинание по вопросу о необходимости строгого осуждения на общеинститутском партийном собрании произошедшего в институте случая взяточничества педагогом. На следующий день после смерти декана меня вызвали в районную прокуратуру и пытались полностью возложить ответственность на меня за смерть профессора. Однако, выслушав моё мнение о долях ответственности правоохранительных органов, ректора и парткома института, и, конечно же, моей доли ответственности, я был отпущен уже без намёков на мою вину в смерти декана. А вот в институте началось выживание меня самыми жестокими способами: вышло распоряжение ректора о сокращении штата преподавателей на одну единицу на кафедре, где я работал; авансом – без моего присутствия профком объявляет мне строгий выговор, а ректор утвердил его своим приказом по институту, видимо, желая уволить меня по статье. Копию этого приказа ректора об объявлении строгого выговора срочно вручил мне начальник отдела кадров – многолетний мой наставник из участников Великой Отечественной войны, и это помогло мне своевременно обратиться с жалобой в обком профсоюза, который однозначно определил противозаконность моего наказания. В обком профсоюзов из администрации института поступило разъяснение, что не было приказа ректора об объявлении мне строгого выговора, а произошло якобы злоупотребление своим служебным положением начальником отдела кадров, которому за это объявлен выговор.
Уважаемый Владимир Владимирович! Во второй половине 80-ых годов моя бескомпромиссная борьба с советской бюрократической системой в отдельно взятом медицинском институте не принесли положительных результатов по причине морально нравственной деградации общества, доставшейся по наследству от предыдущих советских времён. Для Советского Союза Лениным были предложены высшие общечеловеческие коммунистические социал-демократические ценности, которые наиболее ярко проявились у советского народа в годы Великой Отечественной войны и в последующие три послевоенных десятилетия. Отклонения от коммунистических социал-демократических ценностей начались уже у Сталина — с утверждения в стране жёсткого авторитарного режима и безграничного культа личности руководителя государства. Незнание и нежелание познать истину о себе свойственно буквально всем руководителям Советского Союза, кроме Ленина, который сумел развить в себе инстинкт лидерства уровня Льва Николаевича Толстого, то есть, без излишнего культа своей личности.
В заключение этого письма Вам, уважаемый Владимир Владимирович, хочу вернуться к понятию «анозогнозия» и поделиться своим взглядом на этот медицинский термин, предложенный в 1914 году французским невропатологом польского происхождения Жозефом Бабинским. Дело в том, что по моим наблюдениям за политиками термин «анозогнозия» вполне может применяться и по отношению к ним, то есть, более широко, а не только при отсутствии критической оценки пациентом своей болезни или дефекта. Например, термин анозогнозия может применяться, на мой взгляд, при отсутствии у человека критической оценки своего эгоизма, бескультурья и других своих отклонений от нормы. Расширение понятия анозогнозия при отсутствии у человека критической оценки любых своих отклонений от нормы, считаю, будет стимулировать человека к тщательному изучению себя и к более критичному отношению к своим недостаткам, следовательно, ускорится процесс духовного совершенствования личности.
Подбор кредитов, кредитных карт, микрозаймов. Без СМС и регистрации, оформление на официальном сайте банка (МФО). Оформление полностью онлайн, без посещения офиса
